Мама отвратительно шьет, но любит дарить близким свои “шедевры”

Моя мама очень любит шить. Вот только мне кажется, что шьет она просто ужасно. Конечно, плохо так говорить о своих близких, тем более, я очень люблю маму. Но вещи которые она “создает”, просто отвратительны.

Она у меня дама обидчивая. Помню еще в детстве, когда мама сшила мне костюм снежинки, я наотрез отказалась идти на утренник. 

Все девочки были в изящных платьях, они выглядели, действительно, как снежинки. Я же, хотя и была очень худенькой, напоминала огромный ком снега.

Я не хотела идти на утренник, и мама расплакалась, услышав мои слова. Она ведь так старалась и была уверена, что сшила шедевр. Ее глаза горели, когда она смотрела на уродливый кусок ткани странной формы, который она почему-то называла платьицем.

Помню, папа сказал, что купит мне две самых больших шоколадки, если я извинюсь перед мамой и все-таки пойду в садик в ее уродливом платье. В конце концов, я согласилась, но мне даже в зеркало на себя не хотелось смотреть.

Много раз я видела, как мой красивый отец выглядел очень странно и нелепо. И только повзрослев, я поняла, что дело было не в отсутствии у него вкуса, а в том, что он очень любил маму. 

Поэтому носил широченные брюки со странными вставками, фильдеперсовые жакеты, при виде которых начинало щипать глаза, и жуткие шляпы.

Как я пережила свое детство, одному Богу известно. Меня просто трясло, когда моя мама говорила о том, что сшила мне новую юбочку. И хотя у меня были самые любящие родители на свете, в такие минуты я жалела, что меня когда-то не отдали в детский дом.

В юности я кое-как научилась справляться с мамиными “моделями”. Брала, улыбалась, дарила что-то в благодарность и больше никогда не носила. 

- Почему не носишь? - спрашивала мать.

- Боюсь испачкать, - ни глазом не моргнув, отвечала я.

Какое-то время мама даже перестала шить. Изредка она вспоминала о своем хобби, но уже без ажиотажа. 

И вот когда у меня родилась дочь, родительница вдруг вспомнила о том, что она умеет шить. И страшная машина по производству безобразных вещей вновь была запущена.

Алина приходила в ужас от бабушкиных вещей еще в раннем возрасте. Она просто пугалась при виде безобразных комбинезончиков и жутких платьев. Я не преувеличиваю, у моей матери, действительно, редкий талант портить даже самую красивую ткань.

Если я никогда не могла донести до родительницы то, что она плохо шьет, то Алина начала выражать свое мнение, едва начала говорить. Она наотрез отказывалась носить бабушкины платья.

- Страшное! - говорила она, хмурила лоб и отталкивала ручонками очередную “красоту”, созданную руками.

Моя мама, впервые услышав мнение внучки, стала плакать. Вот только я уже не стала успокаивать ее и говорить, как красиво она шьет.

- Мам, Алине не нравятся твои платья, не нужно ей шить ничего, - сказала я, не желая навязывать дочке сомнительный хенд-мейд.

- Как они могут ей не нравиться, - нахмурилась родительница, - я же старалась. По-моему, очень красивая вещь получилась.

- Это тебе так кажется, - ответила я, стараясь быть как можно более тактичной, но все же не позволяя швее-террористке нанести моральную травму моему ребенку.

 - Мала она еще, - поджав губы, сказала мать, - в ее возрасте следует прислушиваться к старшим.

В тот раз мы не стали больше говорить об одежде для Алины.  

А однажды мама взяла внучку к себе в гости и через полчаса позвонила мне в ужасе. Как оказалось, Алина, не переставая, плакала.

- Что у вас случилось? - воскликнула я, прилетев мгновенно к матери домой.

Тут я взглянула на дочь и все поняла. Бабушка напялила на Алинку кофточку своего “производства”. Мой очаровательный ребенок выглядел нелепо и несуразно. 

В три года у Алинки уже было хорошо развито чувство прекрасного. И когда моя мать попыталась это самое чувство задеть, мало ей не показалось.

Бабушка считала, что не следует потакать капризам девочки. А я категорически заявила, что не дам ломать дочь и портить ей вкус.

Если бы мама приняла мое мнение, то не услышала бы того, что возвело между нами барьер. Но она упиралась в своем желании сделать из Алинки пугало, поэтому я решилась…и выложила все то, что было у меня на сердце долгие годы.

Эх, понеслась! Услышала маменька и про уродливый костюм снежинки, за который я получила две шоколадки от папы, и про отцовские страшные шляпы, из-за которых он был посмешищем для друзьями.

Мама не замолкала, она продолжала спорить и навязывать свое мнение. Потому и я заходила все дальше и дальше. Впервые за долгое время я выговорилась и рассказала о том, как страдала все свое детство из-за маминых вещей.

- И, вспомни, мам, ты никогда свои вещи не носила! - говорила я.  - Для себя ты не шила, а покупала в магазине.

- Потому что я не эгоистка, и мне важнее было шить для своих любимых дорогих людей, - в слезах отвечала мать, - я ж не знала, что вы такие неблагодарные.

Поссорились мы крепко. Я ушла из маминого дома, держа Алинку за руку, а она даже не попрощалась со мной. Очень была обижена.

Не общались мы месяца три. Мама даже не присылала мне дурацкие картинки по поводу бесконечных странных праздников. А потом как-то раз я позвонила ей и предложила все-таки встретиться.

Мама согласилась. Видимо, она уже давно остыла, что-то обдумала и соскучилась. Так вот мама пришла в гости, и мы очень хорошо поговорили. Она сказала, что хочет взять Алинку в магазин и купить ей то, на что она сама покажет пальчиком.

А еще чуть позже моя родительница заявила, что надо было раньше открыть ей глаза на то, что шьет она плохо. 

Лучше мы бы раньше поссорились, соответственно, и помирились бы раньше. И не пришлось бы никому долгие годы страдать из-за ужасной одежды.