Отец хотел помирить нас с сестрой, оставив наследство. И у него это получилось

Наш разговор с дочерью закончился внезапно, когда я обнаружила в почтовом ящике письмо. Странное, с незнакомым обратным адресом и синей печатью нотариальной конторы. Чуть не выронила его из рук, разрезая конверт трясущимися пальцами. В тот момент я еще не знала, что это письмо перевернет всю мою размеренную жизнь.

— Анна Петровна Соколова приглашается в нотариальную контору для оглашения завещания Петра Сергеевича Соколова, — прочитала я вслух и опустилась на табурет.

Петр — мой отец, которого я не видела почти двадцать лет. Он ушел от мамы, когда мне было пятнадцать, а сестре Кате — двенадцать. Создал новую семью, родил еще одну дочь и будто забыл о нашем существовании. Я пыталась наладить контакт, звонила, писала, но в ответ получала лишь короткие отписки.

— И что ты теперь будешь делать? — спросила дочь, глядя на меня с беспокойством.

— Пойду, конечно, — ответила я, хотя в груди разливалась горечь. — Он все-таки мой отец, какой бы ни был.

В нотариальной конторе меня ждал сюрприз — Катя. Мы не виделись больше семи лет, с тех пор как я вышла замуж и переехала из родительского дома. Наш последний разговор закончился ссорой. Катя всегда считала, что отец любил меня больше, что ей доставалось меньше внимания и заботы. 

Когда я собрала вещи и уехала к мужу, она восприняла это как предательство — будто я бросала её одну разбираться с последствиями развода родителей. "Конечно, уходи, ты всегда думала только о себе!" — бросила она мне тогда. 

После этого мы обменивались лишь дежурными поздравлениями на праздники, да изредка узнавали новости друг о друге через общих знакомых. А теперь мы сидели рядом, две взрослые женщины, дочери человека, который когда-то оставил нас обеих.

— Анна, — кивнула она холодно.

— Катерина, — ответила я так же сдержанно.

Нотариус, пожилая женщина с проницательным взглядом, подождала, пока мы сядем, и открыла папку с документами.

— Ваш отец, Петр Сергеевич Соколов, скончался две недели назад, — начала она. — Согласно его завещанию, все его имущество делится между его дочерьми.

Я почувствовала, как сердце пропустило удар. У отца было состояние — бизнес, недвижимость. Неужели он вспомнил о нас перед смертью?

— Татьяне Петровне Соколовой переходит бизнес и городская квартира, — продолжила нотариус.

Конечно, основная доля младшей дочери. Кстати, а где она, почему ее с нами нет тут? Я горько усмехнулась. Некоторые вещи не меняются.

— Анне Петровне Соколовой — загородный дом, — нотариус взглянула на меня.

Загородный дом? У отца был дом за городом?

— А мне? — голос Кати дрогнул.

— Вам, Екатерина Петровна, земельный участок рядом с домом вашей сестры.

Катя побледнела.

— То есть, я получаю пустой участок, а она — дом? — ее голос поднялся на октаву.

Нотариус спокойно кивнула.

— Таково решение вашего отца. Он оставил письмо с пояснениями, — она протянула нам запечатанный конверт.

Письмо я прочитала уже дома, в одиночестве. Отец писал, что всегда следил за нашей жизнью издалека. Что знал о моем разводе, о том, как я одна поднимала дочь, работая на двух работах. 

Знал о том, как Катя успешно вышла замуж, родила сыновей-близнецов, а потом потеряла все, когда муж ушел к другой. А еще он знал о том, что мы не общаемся. Отец надеялся, что его наследство поможет нам начать новую жизнь и, возможно, восстановить сестринские отношения.

— Что за чушь, — пробормотала я, комкая бумагу. — Двадцать лет тишины, и теперь эта манипуляция?

Через неделю я поехала посмотреть на дом. Он оказался старым, но крепким, с большим садом и видом на озеро. Стоя на крыльце, я вдруг поняла — это тот самый дом, о котором мы мечтали в детстве. Мы с Катей даже рисовали его план, придумывали, какие комнаты будут у каждой из нас.

Соседний участок был пустым, только старая яблоня росла у забора. Я стояла и смотрела на нее, когда услышала шаги.

— Значит, вот наше наследство, — Катя остановилась рядом. — Тебе — дом, мне — пустырь.

— Я не просила об этом, — сказала я тихо.

— Никогда не просила, — она усмехнулась. — Просто всегда получала больше.

Мы молчали, глядя на озеро. Между нами было столько невысказанных слов, столько обид.

— Помнишь, как мы мечтали о таком доме? — наконец спросила я.

— Помню, — кивнула Катя. — У меня до сих пор хранится тот рисунок.

— И у меня, — призналась я.

Мы снова замолчали. Ветер шелестел листвой яблони.

— Ты можешь жить здесь, — вдруг сказала я. — С близнецами. Места хватит на всех.

Катя посмотрела на меня с удивлением.

— А ты?

— И я тоже. С Полиной. Дом большой, — я пожала плечами. — Кроме того, так было в нашем плане, помнишь? Две сестры, один дом.

— А участок? — спросила она.

— Построим что-нибудь вместе, — я улыбнулась. — Теплицу, беседку... Что захочешь.

Катя долго смотрела на меня, потом медленно кивнула.

— Отец знал, что делает, да? — она вздохнула. — Заставил нас снова разговаривать.

— Да, — согласилась я. — Хотя это не отменяет двадцати лет его отсутствия.

— Не отменяет, — эхом отозвалась Катя. — Но, может быть, нам хватит терять время?

Я протянула руку, и она, помедлив, сжала ее. Мы стояли у дома нашей мечты, разделенные годами обид и молчания, но связанные кровью и общими воспоминаниями. И впервые за долгое время я подумала, что, возможно, не все еще потеряно.