- Я на заводе горбатился! А ты что? - сказал муж, узнав, что я собралась выходить на пенсию

Я сижу в учительской и смотрю на заявление об увольнении. Последний раз проверяю дату – первое сентября. Через три месяца я больше не переступлю порог этой школы как учитель. Тридцать семь лет. Целая жизнь. И об этом пока никто из моей семьи не знает.

– Елена Сергеевна, вы точно решили? – директор смотрит с сожалением. – Может, еще годик?

– Нет, Марина Викторовна. Хватит. Пора.

Возвращаюсь домой. Муж, как обычно, на диване с планшетом. Даже не поднимает головы, когда я вхожу.

– Привет, – бросаю я.

– М-м-м, – отзывается он, не отрываясь от экрана.

На кухне – грязная посуда с утра. Его чашка, тарелка, сковородка, на которой он яичницу жарил. Все как всегда. Механически начинаю мыть, думая о своем.

Вечером приезжает Катя, младшая дочь. С полугодовалым Мишкой на руках, уставшая, но улыбающаяся.

– Мам, я тут подумала, может, осенью новое пальто себе купишь? У тебя же традиция к первому сентября обновку покупать.

– Не буду в этом году, – отвечаю спокойно. – С сентября на пенсию ухожу.

Тишина. Муж резко садится на диване, Катя замирает с ложкой каши у рта Мишки.

– Что? – первым приходит в себя Виктор. – Ты с ума сошла? А как же мы Кате помогать будем? У них ипотека!

Смотрю на него и чувствую, как внутри поднимается волна злости. Годами копившаяся.

– А как ты год назад на пенсию ушел, не спрашивая, как помогать будем.

– Это другое! – взрывается он. – Я на заводе горбатился! А ты что, за партой сидела да ручкой водила!

– Ручкой водила, – повторяю я тихо. – Ручкой водила...

Катя пытается разрядить обстановку:

– Пап, ну что ты. Мама тоже устала, имеет право.

– Какое право? – он вскакивает. – Я в шестьдесят три ушел, потому что здоровье не позволяло! А ей сколько? Шестьдесят! Могла бы еще поработать!

– Знаешь, что я делаю каждый вечер? Сажусь проверять тетради. Тридцать комплектов сочинений. Это два часа минимум. Потом готовлюсь к урокам на завтра. Еще два часа. Ложусь в час ночи, встаю в шесть. И так тридцать семь лет.

– Ну и что? – он машет рукой. – Это не физический труд!

– А готовка? Уборка? Стирка? Покупки? – я загибаю пальцы. – Ты год на пенсии. Сколько раз ты сходил в магазин? Сколько раз приготовил обед?

– Я заслужил отдых!

– А я нет?!

Крик вырывается сам собой. Катя испуганно прижимает к себе Мишку.

– Мам, пап, не ссорьтесь...

Беру себя в руки. Сажусь за стол, говорю уже спокойнее:

– Я устала, Витя. Просто устала. От всего. Хочу выспаться. Хочу читать книги для себя, а не потому что по программе положено. Хочу...

– Эгоистка! – бросает он. – О дочери подумала? Им каждая копейка важна!

Смотрю на Катю. Она опускает глаза.

– Кать, я буду репетиторством заниматься. Русский и литература всегда востребованы. Заработаю не меньше, чем в школе. И помогать смогу.

– Мам, да я не прошу... Мы справимся с Сашей.

– Вот и отлично, – встаю из-за стола. – Тогда вопрос закрыт.

Ночью не сплю. Лежу, смотрю в потолок. Рядом храпит Витя. Вспоминаю, как все начиналось. Молодые были, влюбленные. Он – красавец-рабочий, я – студентка пединститута. Поженились на последнем курсе. Потом дети, работа, быт.

Когда это я стала обслуживающим персоналом? Когда согласилась, что моя усталость не считается? Что мой труд – не труд?

Старший сын Андрей живет отдельно, у него своя семья. Позвонила ему утром:

– Сынок, я на пенсию ухожу.

– Наконец-то, мам! – радуется он. – Сколько можно себя изводить? Отдыхай, путешествуй!

– Отец против.

– А при чем тут отец? – удивляется Андрей. – Это твоя жизнь.

Моя жизнь. Странно это слышать в шестьдесят.

В выходные приезжает Галина, моя институтская подруга.

– Ну что, героиня, неужели решилась? – смеется она.

– Решилась. Только вот дома война.

Рассказываю ей все. Она качает головой:

– Знаешь, моя мама в шестьдесят от отца ушла. Тридцать пять лет прожили, и ушла. Сказала – хочу пожить для себя. Мы в шоке были. А она квартиру снимает однокомнатную, кота завела, в театры ходит. Счастливая.

– Я не уйду, – вздыхаю. – Куда мне в мои годы. Просто хочу, чтобы он понял...

– А он не поймет, – Галина берет меня за руку. – Они не понимают. Для таких мы как будто обязаны. Готовить, стирать, обслуживать. А что у нас душа есть, желания – это не важно.

Вечером готовлю ужин. Витя заходит на кухню, садится за стол. Молча ест. Я сажусь напротив.

– Вить, давай поговорим спокойно.

– О чем говорить? Ты все решила.

– Я тридцать семь лет отработала. Имею право на отдых?

– Имеешь, – нехотя соглашается он. – Но могла бы еще потерпеть. Ради детей.

– А ты ради детей не потерпел?

– Я же говорю – это другое!

– Почему другое? Объясни мне. Вот сейчас, спокойно объясни – почему твоя усталость важнее моей?

Он молчит. Долго молчит. Потом встает:

– Не знаю, как объяснить. Просто... я мужик. Я всю жизнь семью содержал.

– И я содержала. Моя зарплата не меньше твоей была. А сейчас и пенсия больше.

– Дело не в деньгах!

– А в чем?

Он уходит, хлопнув дверью. А я остаюсь сидеть за столом. Понимаю, что ничего он не объяснит, потому что не сможет. Привык, что так положено - мужчина устает, женщина терпит.