Я занесла маму в черный список, но быстро пожалела об этом

Я смотрела на имя "Мама" на экране телефона и чувствовала, как внутри всё сжимается. Пятый звонок за последние два часа. На часах было всего лишь одиннадцать утра.

Мама всегда была тревожной. После того как папа ушёл от нас, когда мне было пятнадцать, она словно пыталась компенсировать его отсутствие удвоенной заботой. Сначала это было мило – она интересовалась каждой контрольной, каждой подругой, каждым мальчиком. Но мне уже тридцать два, а она до сих пор звонит узнать, поела ли я суп на обед.

В тот понедельник у нас было квартальное совещание. Я готовилась к нему две недели – это был мой проект, моя презентация, мой шанс показать руководству, что я достойна повышения. 

Артём Владимирович, наш директор, славился своей нетерпимостью к нарушениям регламента. Для него было крайне важно, что люди были полностью вовлечены в процесс, любое отвлечение внимания расценивалось как неуважение. Телефоны на совещаниях были под запретом.

Я поставила беззвучный режим, но забыла отключить вибрацию. Когда я рассказывала о прогнозируемой прибыли, телефон задрожал на столе. Один раз, второй, третий. Я сбрасывала, извинялась, продолжая говорить, чувствуя, как краснеют щёки. На четвёртый раз я резко взяла телефон, попыталась быстро отключить вибрацию, но Артём Владимирович остановил меня жестом.

- Марина Сергеевна, может, стоит ответить? Видимо, что-то срочное.

Я знала, что он это говорит не из-за заботы - все прочувствовали его язвительный саркастический тон. Уж не знаю, насколько это связано, но про повышение мое никто не обмолвился. 

Дома я долго смотрела на список пропущенных. Двенадцать звонков от мамы, три сообщения. "Маришка, как дела?", "Почему не берёшь трубку?", "Я волнуюсь!!!". Три восклицательных знака. Всегда три, когда она начинает паниковать.

Я набрала её номер, готовясь к потоку упрёков. Она ответила на первом же гудке.

- Мариша! Господи, я так волновалась! Почему ты не брала трубку? Я уже думала, что-то случилось!

- Мам, у меня было важное совещание. Я же говорила тебе утром.

- Ну и что? Неужели нельзя было выйти и перезвонить? Я же мать, я имею право знать, что с тобой всё в порядке!

Что-то во мне сломалось. Может, это был стресс от провального совещания, может, накопившаяся усталость, но я не сдержалась.

- Мама, мне тридцать два года! Тридцать два! Я не обязана отчитываться каждый час! У меня работа, у меня жизнь! Из-за твоих звонков я скорее всего лишусь повышения!

В трубке повисла тишина. Потом я услышала всхлипывания.

- Я просто волнуюсь за тебя... Ты всё, что у меня есть...

Обычно эти слова срабатывали. Я начинала чувствовать себя виноватой, извинялась, обещала звонить чаще. Но не в этот раз.

- Мам, так больше не может продолжаться. Мне нужно время. Я отключаю телефон на неделю. Не звони мне. Мне нужно отойти и подумать.

Я нажала отбой, не дослушав её ответ, и добавила номер в чёрный список. Руки дрожали, но внутри была странная пустота. Словно я сделала что-то одновременно правильное и ужасное.

Первые три дня были адом. Я то и дело хватала телефон, проверяя вызовы по привычке. Мне несколько раз даже казалось, что я слышу звонок. 

Лена, моя лучшая подруга, поддерживала как могла. 

- Ты правильно делаешь, – говорила она. – Моя мама тоже такой была, пока я не установила границы. Теперь мы прекрасно общаемся раз в неделю.

На работе стало легче. Я могла спокойно вести переговоры, не вздрагивая от вибрации телефона. Даже Артём Владимирович отметил, что я стала более собранной.

Через пару дней я разблокировала мамин номер. Ждала шквала звонков, сообщений с упрёками, я все это время ожидала даже визитов ко мне домой. Но телефон молчал.

Целый день телефон молчал…на следующее утро тоже, я уже начала беспокоиться. Это было так непохоже на маму. Даже когда мы ссорились раньше, она никогда не пропадала больше, чем на сутки. 

Я набрала её номер. Длинные гудки, автоответчик. Набрала ещё раз – то же самое. Может, обиделась? Решила проучить меня моим же методом?

В четверг после работы я поехала к ней. Мама жила в том же районе, где я выросла, в двухкомнатной хрущёвке на четвёртом этаже. Дверь в подъезд была приоткрыта – кто-то подложил кирпич. Поднимаясь по лестнице, я репетировала, что скажу. Что люблю её, но мне нужно личное пространство. Что мы можем созваниваться раз в день, вечером...

Пока я копошилась с ключами у двери, из соседней двери вышла соседка. Увидев меня, она всплеснула руками.

- Мариночка! Наконец-то! А мы не знали, как с тобой связаться! Мама-то твоя в больнице уже неделю!

Мир вокруг словно покачнулся.

- Как... в больнице? Что случилось?

- Да скорую вызывали в субботу утром. Я услышала, как она стонет, зашла – а она на полу в коридоре. Давление под двести было, врачи сказали – гипертонический криз. Хорошо, что вовремя успели... Она всё тебя звала, телефон просила принести...

Я не помнила, как добралась до больницы. Четвёртая городская, кардиологическое отделение, палата 312. В коридоре пахло хлоркой и лекарствами. Дежурный врач, молодая женщина с уставшими глазами, успокоила: "Приступ купировали, динамика положительная. Это вы ее дочь? Она только про вас и говорила, звала, переживала..."

У двери палаты я остановилась. Внутри было тихо, только попискивал какой-то прибор. Мама лежала у окна, отвернувшись к стене. Она похудела за эту неделю, под глазами залегли тёмные круги.

"Мам?" – я подошла ближе, села на край кровати.

Она медленно повернулась. В глазах не было ни обиды, ни упрёка – только усталость.

- Мариша... Ты пришла.

- Мам, прости меня. Я не знала... Если бы знала...

- Я звонила постоянно..хотела поговорить…а в субботу утром.. – её голос был тихим, надтреснутым. – Хотела сказать, что поняла. Что ты права. Что буду звонить реже. А потом... потом всё потемнело.

Я взяла её руку – тонкую, с выступающими венами. Когда она стала такой хрупкой?

- Знаешь, что самое страшное? – мама смотрела в потолок. – Когда лежала и ждала скорую, думала: а вдруг ты так и не узнаешь? Вдруг так и будешь думать, что я обиделась и не звоню из вредности?

У меня перехватило дыхание. Я представила это – как прихожу через две недели, а соседка говорит... Нет, не могла даже додумать.

- Мам, давай начнём сначала? Я буду звонить тебе каждый вечер. Сама. В восемь часов. Хорошо?

Она кивнула и закрыла глаза. На тумбочке лежал её телефон – старенький, с кнопками. Я взяла его, посмотрела историю вызовов. Последний исходящий – моё имя, суббота, 10:23 утра. За полчаса до того, как её нашла соседка.