Поругался с поварихой из-за маминого супчика

Был в моей жизни случай, когда я оказался в больнице. Мне одновременно сделали две операции: удалили воспаленные гланды и исправили искривленную после травмы перегородку в носу. 

Целых две недели я провел в адовом пекле! Дышать через нос было нереально, потому что после операции в ноздри вставили огромные тампоны.

Дышать ртом — то еще удовольствие, учитывая, что из горла мне вырвали два куска плоти. Травмированное горло пересушивалось, и было очень больно. Плюс ко всем этим прелестям — тяжелый отходняк после наркоза, ужасные головные боли и «стрельба» в ушах.

Говорят, мужчины не плачут. А мне тогда хотелось рыдать от души —– так мне было больно и некомфортно. Измученный невозможностью нормально дышать и разговаривать, страдающий от диких головных болей, я целыми днями пластом лежал на кровати и думал о своем бренном бытие. 

Каждый день приходилось вставать и топать в процедурный кабинет на уколы. Нас таких много, никто не внимал нашим страданиям, и поэтому делать уколы в палаты не приходили.

Но все это еще можно было пережить. Самым главным ударом оказалось для меня больничное питание. Да-да, несмотря на операцию на горле, есть все-таки было нужно, иначе совсем силы потеряешь. 

А есть я мог, естественно, только жидкую пищу. И что самое интересное, нас кормили пересоленным больничным супом. Я попробовал его всего один раз — горло разъело так, что мне показалось, что я смогу дышать огнем, как дракон.

Поэтому я отказался от больничных супов и ел только домашние несоленые куриные бульончики, которые приносила мне мама.

Вот из-за этого у меня и вышел скандал с больничной поварихой. А надо упомянуть, что я человек по натуре абсолютно неконфликтный. 

Многие мои знакомые меня даже тюфяком считают. Я никогда не умел отстаивать свои позиции, а уж конфликтовать с кем-то открыто — Боже упаси! Но тут у меня буквально сорвало крышу. Я устроил скандал на всю больницу. А по сути, проблема выеденного яйца не стоила. Точнее — супа.

Еду, в отличие от уколов, на которые нас заставляли ходить, приносили нам в палату. Причем приносила сама повариха. Видимо, у них тогда были проблемы с персоналом. 

Первый раз, когда она увидела, что я к ее супу практически не притронулся, она скорчила недовольную мину и демонстративно его вылила. Второй и третий разы — то же самое. А на четвертый раз встала надо мной — руки в боки.

— Ты что же это, — говорит, — мои супы не ешь? Они же вкусные и полезные. Не та бурда, что тебе из дома приносят.

Это она углядела у меня на тумбочке банку с маминым бульоном. Ну я, понятное дело, сказать тогда еще ничего не мог. Пантомимой объяснил, что ее супы очень соленые (поднял руку, сложил пальцы щепоткой и показал, что вроде как солю).

Но она не поняла.

— Ах, вот что — невкусно тебе? — обиделась повариха. — Да ты просто наглый тип, который не ценит, что люди для него работают!

И каждый раз, когда она приносила нам в палату обеды, не упускала момента произнести какую-нибудь колкость в мой адрес. Да еще и внимание других пациентов ко мне привлекала. А они что — такие же бессловесные, как и я.

Так продолжалось несколько дней. А когда ко мне вернулась способность разговаривать, я выдал ей все, что наболело. 

Конечно, больше всего меня разозлило, что она мамины куриные бульоны, которые та готовила мне с любовью и заботой, бурдой назвала. 

Я уже упоминал, что человек я неконфликтный, но это только если дело касается моей персоны. А своих близких я задевать не позволю.

— Знаете что? — сказал я поварихе. — Это ваши супы — отвратительная бурда! Вы сыпете в них столько соли, как будто отравить нас хотите. А у нас, между прочим, больные горла. И где вас вообще готовить учили?! Наверное, вы свой диплом повара просто в переходе купили!

Повариха от меня, бессловесного, такого не ожидала. Сначала она побледнела, потом пошла багровыми пятнами, а затем пустилась в крик и слезы.

— Да как ты смеешь меня оскорблять?! — кричала она.

— А вы еду моей мамы бурдой назвали! — кричал я в ответ.

Прибежала заведующая и принялась выяснять, в чем дело. К счастью, соседи по палате смогли донести до нее, что это не я оскорбляю бедную женщину, а она сама в течение недели каждый день меня третировала.

Собственно, на этом мое общение с этой поварихой закончилось. Ее перевели куда-то из нашего отделения. Наверное, в другое, а может быть и вообще уволили. 

Как я впоследствии узнал из разговоров в больничных коридорах, она уже всех достала, не только пациентов, но и медперсонал — уж не знаю, чем им-то она «насолила».

Не могу сказать, что я горжусь своим тогдашним поведением — все-таки неприятный осадок остался. Мне даже где-то жаль эту женщину. Но у меня есть оправдания: сильные боли, бессонница и обида за мамину стряпню. 

Я не требовал ни от кого сострадания: поварихе достаточно было проявлять ко мне равнодушие. Так что она сама нарвалась на конфликт. Я вот жалею об этом. Интересно, она — тоже?