Мудрая тетя заставила нас с сестрой помириться после своей смерти

Пыль, запах старых книг и чуть уловимый аромат духов, которыми пользовалась тётя Вера. Странно, прошёл почти месяц с её похорон, а запах всё ещё здесь, впитался в стены, в ткань штор, в деревянные полки. Я стою посреди гостиной, не решаясь присесть. Словно в музее, где трогать экспонаты запрещено.

— Марина, чай будешь? — голос сестры выдёргивает меня из оцепенения.

Киваю машинально, не оборачиваясь. Света на кухне, гремит чашками. Мы не виделись шесть лет, а сейчас вынуждены провести целую неделю вместе, разбирая вещи тёти Веры, которая неожиданно оставила нам в наследство свою квартиру. На двоих. В равных долях.

Когда нотариус зачитывал завещание, я не могла поверить. Тётя знала о нашей ссоре, знала, что мы не общаемся. И всё равно решила соединить нас таким странным образом — через наследство.

— Держи, — Света протягивает мне чашку с чаем. — Нашла её любимый сорт в буфете.

Делаю глоток. Да, это тот самый чай, который тётя Вера всегда заваривала, когда мы приезжали к ней в детстве. Терпкий, с бергамотом.

— Ты изменилась, — говорю, не поднимая глаз от чашки.

— Все меняются за шесть лет, — пожимает плечами Света. — Ты тоже.

Мы молчим. О чём говорить после стольких лет? О погоде? О работе? О том случае, который разрушил нашу семью?

Света младше меня на четыре года. В детстве мы были неразлучны, несмотря на разницу в возрасте. Я защищала её в школе, помогала с уроками, делилась секретами. 

Потом я вышла замуж, родила сына, казалось, что наша связь только крепнет. Света обожала своего племянника, проводила с ним каждые выходные.

А потом был тот день. Я попросила сестру посидеть с пятилетним Кириллом, пока мы с мужем поедем на важное мероприятие. Она согласилась, как всегда. 

Вернулись мы поздно, Кирилл уже спал. А утром я обнаружила, что из шкатулки пропала бабушкина брошь — семейная реликвия, которую мне подарили на свадьбу.

Света клялась, что не брала её. Говорила, что, может быть, Кирилл играл и спрятал куда-то. Мы перевернули весь дом — броши нигде не было. А через неделю я случайно увидела эту брошь на ней в соцсетях, на фото у ее подруги, на которой Света была отмечена. 

Когда я потребовала объяснений, Света разрыдалась и призналась, что взяла украшение «только показать» и забыла вернуть.

Я не могла ей простить не кражу — её можно было объяснить глупостью, — а ложь. То, как уверенно она смотрела мне в глаза и отрицала свою вину. Мы поссорились страшно. 

Родители пытались нас помирить, но тщетно. Я прекратила общение с сестрой. Она переехала в другой город, а через год наши родители погибли в автокатастрофе. На похоронах мы стояли по разные стороны могилы, не глядя друг на друга.

И вот теперь тётя Вера, мамина сестра, последний близкий человек из старшего поколения, своим завещанием вынудила нас снова встретиться.

— Как Кирилл? — спрашивает Света, прерывая затянувшееся молчание.

— Хорошо. В этом году в одиннадцатый класс пойдёт.

— Уже такой большой... А фотографии есть?

Я колеблюсь. Показывать фотографии сына — это как делиться частью своей жизни. Готова ли я? Но что-то внутри меня смягчается, и я достаю телефон, открываю галерею.

Света смотрит на экран, и в её глазах появляются слёзы.

— Он так похож на тебя, — говорит она тихо. — Те же глаза.

Мы листаем фотографии. Кирилл на рыбалке с отцом, Кирилл на школьном концерте, Кирилл с грамотой за победу в олимпиаде по физике. Обычные, повседневные моменты, которых Света не видела все эти годы.

— А ты... замужем? — спрашиваю неловко.

— Была. Не сложилось, — она отводит взгляд. — Два года назад развелись. Детей нет.

Снова молчание. Мы стоим посреди тётиной гостиной, две взрослые женщины, когда-то близкие, а теперь почти чужие.

— Надо начинать разбирать вещи, — говорю я наконец. — С чего предлагаешь начать?

— Может, со шкафов? — Света указывает на массивный шкаф у стены. — Там наверняка куча старых вещей, которые можно отдать на благотворительность.

Мы работаем молча, методично разбирая тётину одежду. Старые платья, кофты, шарфы — всё аккуратно сложено и пахнет лавандой. Иногда одна из нас достаёт вещь и говорит: «Помнишь, она была в этом на твой выпускной?» или «В этом платье она всегда пекла пироги по воскресеньям». И другая кивает, потому что да, мы помним. У нас общие воспоминания, как бы мы ни пытались их разделить.

К вечеру мы добираемся до письменного стола. Света находит старую шкатулку с фотографиями. Мы садимся на диван и начинаем их разбирать. Вот мама и тётя Вера в юности, вот мы с сестрой на море, вот наш первый школьный день.

— Смотри, — Света протягивает мне конверт. — Здесь что-то написано тётиным почерком.

На конверте моё и Светино имя. Внутри — письмо, датированное месяцем до её смерти.

«Мои дорогие девочки, — пишет тётя Вера, — если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет, а вы, как я и надеялась, наконец снова вместе. Я не знаю, что произошло между вами, что такого страшного случилось, что две сестры, которые всегда были так близки, не могут найти в себе силы простить друг друга. Но я знаю одно: жизнь слишком коротка для таких долгих обид...»

Я читаю вслух, голос дрожит. Света слушает, опустив голову. В письме тётя Вера рассказывает о своей сестре, нашей маме, о том, как они иногда ссорились, но всегда мирились, потому что родные люди важнее любых разногласий.

«...Я оставляю вам эту квартиру на двоих не потому, что мне жаль делить её, а потому, что хочу, чтобы вы снова научились делить что-то вместе. Начните с этой квартиры. Может быть, потом сможете делить и жизнь, и радости, и горести, как положено сёстрам...»

Когда я заканчиваю читать, в комнате тихо. Только часы тикают на стене — те самые, с кукушкой, которые мы с сестрой так любили в детстве.

— Она была мудрой, — говорит Света тихо.

— Да, — соглашаюсь я. — Гораздо мудрее нас.

Света вдруг встаёт и идёт к своей сумке, стоящей в углу. Достаёт небольшую коробочку, возвращается и протягивает мне.

— Я хотела отдать это, когда приеду. Всё эти годы хранила.

Открываю коробочку. Внутри — бабушкина брошь. Та самая, из-за которой мы поссорились.

— Я была такой глупой тогда, — говорит Света, не глядя на меня. — Хотела произвести впечатление на подругу, показаться взрослой. А потом испугалась признаться и всё только усугубила. Когда ты нашла то фото, я так растерялась, что продолжала врать. А потом было уже поздно что-то исправлять.

Я смотрю на брошь. Сколько лет прошло, сколько слёз пролито. И всё из-за чего? Из-за глупости, из-за гордости, из-за неумения прощать.

— Знаешь, — говорю я медленно, — я тоже была неправа. Я не дала тебе шанса. Не попыталась понять.

Света смотрит на меня с надеждой.

— Ты простишь меня когда-нибудь?

— Я уже простила, — отвечаю и понимаю, что это правда. — Просто не знала, как сделать первый шаг.

Мы сидим на диване в квартире нашей тёти, среди её вещей, под взглядом её фотографий. Две сестры, потерявшие шесть лет, но, возможно, не потерявшие друг друга.

— Что будем делать с квартирой? — спрашивает Света после долгого молчания.

— Не знаю, — я пожимаю плечами. — Может, сначала разберёмся с вещами, а потом решим?

— У меня есть идея, — говорит Света неожиданно. — Что если... что если мы не будем её продавать? Что если сделаем здесь что-то вместе? Тётя Вера всегда мечтала открыть маленькую библиотеку или читальный зал для детей… Мы на первом этаже находимся, если сделать отдельный вход как в магазин то, в принципе, это реально оборудовать.

Она говорит и говорит, глаза горят энтузиазмом, как в детстве, когда она придумывала очередную авантюру. И я слушаю, киваю, иногда вставляю свои идеи. И чувствую, как что-то внутри меня оттаивает, теплеет, возвращается к жизни.

Может быть, тётя Вера была права. Может быть, нам просто нужно было начать что-то делить, чтобы вспомнить, как быть сёстрами.