Бывшая свекровь настраивает мою старшую дочь против ребенка от второго брака

Я заметила это не сразу. Сначала думала, что Марина просто взрослеет. Подростковый возраст, характер, ревность - всё это я проглатывала молча, списывая на временные трудности. 

Но когда дочь начала воротить нос при виде Маши, своей младшей сестры, я напряглась. Марине четырнадцать, Маше - пять. Разница большая, но не критичная. Вначале было просто: не хочет играть - ну и ладно, не лезет обниматься - возраст. Но потом пошли колкости.

- Опять у нее кукла новая? - спросила Марина, закатывая глаза. - У меня таких в детстве не было.

- Это подарок от папы, - объяснила я спокойно. - И у тебя были хорошие игрушки, не ври.

- Зато у меня не было папы, - буркнула она и ушла к себе.

Эта фраза меня больно кольнула. Бывший муж ушёл, когда Марине было почти семь. Мелькал потом изредка, алименты перечислял нерегулярно. Но его мать, моя бывшая свекровь Валентина Петровна, продолжала общаться с внучкой. 

Я никогда не была против, пусть общаются. Но оказалось, что все не так просто. Я начала обо всем догадываться, когда случайно услышала телефонный разговор Маринки. Та сидела на кухне, не замечая, что я в коридоре, и шептала в трубку:

- Да, она опять купила ей куклу. Говорит, папа подарил. Ага. Ну да, Машка орет целыми днями, как псих. Мама только ее и слушает... Не, я не ревную, просто бесит. Ага. Хорошо, бабуль.

Когда я вошла в кухню, дочь аж подпрыгнула.

- С кем говорила?

- С подругой, - соврала она и даже не покраснела.

Я ничего не сказала, но с того дня начала внимательнее наблюдать. Валентина Петровна всё чаще забирала Маринку к себе. Вроде бы невинно: покормить, поговорить, вместе на рынок сходить. Но возвращалась дочка злой, хмурой, с каким-то презрением в глазах.

- Что ты говоришь бабушке о нас?

- Ничего, - отмахивалась она. - Просто болтаем.

- Она тебе что-то говорит про Машу?

- Чего ты пристала ко мне?! Ничего такого она не говорит.

- Что значит «ничего такого»?

- Просто... говорит, что вы ее слишком балуете. И что это неправильно.

- А ты сама как считаешь? - внимательно посмотрела я на дочь.

- Я считаю, что бабуля права. Машка - избалованная орущая соплячка.

Я не сдержалась и хлопнула кулаком по столу. Маша в этот момент рисовала рядом и от моего удара испуганно вздрогнула.

- Хватит! Она твоя сестра, и ты не имеешь права так говорить о ней!

Марина молча встала и ушла к себе в комнату.

Через пару дней я всё же решила поговорить с Валентиной Петровной. Позвонила и сказала, что хочу заехать. Свекровь приняла меня, как будто мы не виделись много лет: прикинулась вежливой, доброжелательной.

Мы сидели на кухне, пили чай, как будто всё нормально.

- Ты говоришь Марине гадости про Машу?

- Ох, Катя, не начинай... - вздохнула она. - Я просто защищаю внучку. Ты ведь забыла о ней. Всё для Машеньки. Новая семья, новый муж, а Марина как будто лишняя.

- Она не лишняя. Я люблю их обеих.

- Это ты себя так успокаиваешь, а девочка всё видит. Сколько раз она плакала у меня на плече, ты и не знаешь.

- Я уверена, что ты капаешь ей на мозги, - сказала я холодно. - И ты добьешься только того, что она вырастет озлобленной.

- Лучше озлобленной, чем обманутой. Ты родила новую дочку - прекрасно, но не забывай, у тебя уже есть одна. Ей не пять, ей четырнадцать. И она видит, как ты таскаешь Машу на руках, как покупаешь ей платьица, как гладишь ее волосы. А Марине что? «Ты взрослая, сама справишься». Вот она и справляется.

Я ушла, не хлопнув дверью, хотя очень хотелось. С тех пор дома стало тяжелее. Старшая дочь стала ещё капризнее. Маша начала смотреть на сестру с обидой и страхом. Один раз Марина прошипела ей, проходя мимо:

- Уродина, все из-за тебя!

Маша расплакалась, я кинулась к ней, а Марина уже захлопнула за собой дверь. 

С мужем говорить на эту тему тяжело. Он старается быть хорошим отчимом, но понимает, что Марина его не воспринимает. 

А я зажата между двух огней: одной надо доказывать, что она не забыта, другой просто хочется дать детство без ревности и злобы. Только всё это постепенно превращается в минное поле. 

Недавно Марина собрала вещи и уехала к бабушке на выходные. Вернулась молчаливая, с каким-то новым выражением лица. Утром за завтраком она не стала разговаривать с Машей. 

Младшая дочь, привыкшая к холодности сестры, просто вздохнула и отвернулась к каше. А я сжала зубы, чтобы не начать лекцию. 

Но больше всего в этой ситуации меня раздражает не злоба, а то, что она стала нормой в нашей семье.